Форум » Игровая зона » Италия; Рим; Подвал Ватикана » Ответить
Италия; Рим; Подвал Ватикана
Integra Hellsing: Задействованные игроки: Энрико Максвелл, Юмико Таакаги, Зорин Блиц. Узкая, но довольно длинная темная комната. У стен расположены полки с пыточными принадлежностями, а у меньшей стены - прямо напортив двери, располагается кресло с кандалами, служащими для удержания заключенного.
Ответов - 11
Zorin Blitz: Открыв глаза, Зорин уперлась взглядом в старинное оборудование, какое она видела только в учебниках на иллюстрациях. Что-то похожее было в книгах по истории в разделе об Инквизиции, это Блитц знала. Чуть повернув голову, в надежде размять затекшие шейные позвонки, немка определила, что находится в комнате без окон, но ей удалось заметить темную дубовую дверь. Комната, больше напоминала пыточную, так показалось Зорин, и она даже не представляла насколько права окажется, по поводу этой темной каморки. « Ооо... Миленький подвальчик, хотя электричества здесь явно нахватает…» Женщина сидела, привязанная к деревянному креслу, её кисти обхватывали ремни, а ноги были привязаны широкими веревками к ножкам, причем провела в таком положении фройляйн довольно долгое время, оттого попытки разорвать сковывающие руки и ноги путы были не удачными, ибо тело стало ватным и непослушным. «Как не гостеприимно. По-моему мне забыли выдать подушку и одеяло». Зорин еще раз попробовала освободить руки, потянув их наверх, но ремни были на удивление тугими и прочными, поэтому на кистях фройляйн остались лишь красные полосы. Но Блитц не стала останавливаться и ждать, когда к ней соизволят прийти. - Эй, есть кто живой!- громко крикнула немка, будучи уверена, что её слышат, - или же неживой, - тише добавила она, улыбаясь злобным оскалом.
Yumiko Takagi: Шествуя по темным коридорам одного из зданий, Юмиэ в нетерпении барабанила пальцами по рукояти Шимабары, удобно висевшей у пояса. Приказ, отданный ей начальством, требовал, чтобы девушка сопровождала епископа Максвелла и помогала ему в допросе захваченного врага. Подробностей монахиня не знала, однако, без всякого сомнения, фашист был крайне важен для начальства. Наверняка, он располагал какой-то безумно ценной информацией, как заключила Юмиэ, наблюдая, какой переполох вызвало это событие – захват вражеского агента. Девушка остановилась у входа в комнату и, с силой толкнув тяжелую дверь, вступила в помещение. В подвале было темно, сыро и душно – ватиканские подземелья никогда особым уютом не отличались. Сделав шаг вперед, девушка наступила на что-то мелкое, неприятно хрустнувшее под ногами. Мышиный скелет. Данных животных, несмотря на пресловутую «церковную бедность», здесь было в избытке. Пленник находился здесь же. Обойдя деревянное «кресло» кругом, Такаги хмыкнула. "Женщина, значит… впрочем, этот факт не значит ровным счетом ничего. Нехристь и есть нехристь, независимо от того, какого оно пола и сколько ему лет…" Юмиэ отошла в сторонку и принялась невозмутимо поправлять обмотку ножен Шимабары. Действовать она имела право только по приказу начальства, а самого епископа пока только следовало дождаться.
Enrico Maxwell: Начальство не опаздывает, начальство задерживается. Максвелл еще раз пересмотрел бумаги, прилагаемые к делу на Зорин Блиц, бросил короткий взгляд на часы. Утро. Едва ли ранее, но хмурое погодой и настроением: как ни странно, именно сейчас у епископа не было ни малейшего желания видеть фройлян Блиц и выбивать из нее какие бы то ни было сведения: во-первых, марать свои безупречно-чистые перчатки о греховное порожденье Максвелл исконно не намеревался - для этого есть ударное звено в лице Юмиэ (едва ли кто сможет забыть свое знакомство с этой прелестной девушкой, а паче - выжить после оного. Особенно же четко это правило распространяется на врагов веры католической и епископа лично), а во-вторых, те сведения, которые хотел узнать Максвелл по сути были просто предлогом для дальнейшего сотрудничества с фашисткой. А вот на последнее у неутомимого интригана уже давно были свои планы. Час пришел. Спрятав папку в сейф (никогда не стоит забывать об осторожности), Энрико вышел из кабинета и направился в подвалы - именно там его дожидались пленница и...нет, не темная, скорее боевая часть души Такаги. Однако, честности ради стоит отметить, что мысли епископа были заняты отнюдь не пленной или же методами склонения оной к сотрудничеству. Он думал о леди Хеллсинг и мысли эти, признаться, порядком бы удивили даже невозмутимого Уолтера, будь тот в состоянии прочесть мечты и грезы амбициозного церковника. Еще несколько шагов - и тяжелая дверь отворилась, впуская в затхлое, темное помещение облаченного в торжественно-светлые одеяния епископа. Встретив монахиню традиционным приветствием-благословением, скорее несколько показным, торжественным, Энрико удостоил фашистку взгляда и коротко кивнул, мол приступайте. Первой целью было сломить, пусть не цельно - для перекроя, но настолько, чтобы изможденная, измученная женщина оказалась на грани и приняла продиктованные после Максвеллом условия.
Zorin Blitz: Тяжелая дверь очень быстро открылась, будто это не массивный дуб, а тоненькая фанерка. Зорин сразу же перевела взгляд на вошедшую девушку, как ни странно молодую. На поясе монахиня держала катану и по ее взгляду стало понятно, что девушка с этим оружием обращаться умеет. Перспектива, быть мелко нашинкованной совсем не радовала Блитц. Сейчас особо остро не хватало сигареты во рту. "Только я так могу... мне сейсас придет кирдык, а я думаю только о сигаретах. Вот черт" Фройлян хотела заговорить с девушкой, но в комнате повисло достаточное напряжение, чтобы вдавить все храбрость Блитц. Стало слишком тиха, можно было услышать даже далекий шорох крыс в коридорах и копошение их в углах. Благодаря такой тишине и была слышна легкая поступь "инквизитора номер один". Зорин уже ждала приказов от молодого епископа, по типу "уничтожить ересь", "сжечь на святом огне", "четвертовать", но не подозревала, что этот католик лично будет присутствовать при выпытывании информации. Когда Энрико зашел в пыточную, немка поймала его взгляд на себе, это был холодный, расчетливый и угрожающий взгляд. Затем Максвелл качнул головой в сторону девушки, и она стала двигаться. - А сигаретки пред смертью не будет? – наглость и беспредельность, все что осталось Блитц , а курить ей страшно хотелось.
Yumiko Takagi: Заметив входящего в комнату начальника, Юмиэ вытянулась по струнке не хуже заправского солдата. - Здравствуйте, ваше Преосвященство. Скосив глаза на пленную фашистку, девушка ядовито улыбнулась, - прикажете начинать? Юмиэ прекрасно понимала, что могла бы и не задавать этот вопрос. Ясное дело, что начальник появился в подвале явно не затем, чтобы поохотиться на мышей. Однако до сих пор действие происходило в полнейшем молчании, словно по предварительной договоренности между актерами-инквизиторами, вздумавшими разыграть пантомиму. Впрочем, недолго в подвале царила таинственная атмосфера гнетущего безмолвия – пленница Блитц богохульственно нарушила волшебную ауру, не дав монахине насладиться этой всей душой любимой тишиной, напоминающей ей о прошлом этого места. О тысячах людей, восставших против священной католической веры, и в итоге замученных в этом подвале; о сотнях пленных, набитых в эти душные камеры, словно селедка в бочке; о реках слез и реках крови, пролитых в этих комнатах; о криках боли, гасившихся толстыми стенами, и потому не доносившихся до чужих ушей. Тонкая аура моментально развеялась, когда в безмолвии подвала прозвучал грубый хрипловатый голос пленницы. - А сигаретки пред смертью не будет? Лирическое настроение монахини мгновенно испарилось, и Юмиэ, не глядя, протянула руку к столу, схватила то, что первым попалось под руку - плеть со множеством длинных хвостов - и с ненавистью ударила прикованную к креслу фашистку по лицу. - Будет, тварь, – прорычала Юмиэ и, выхватив из пыточного горна уголек, сунула его прямо в нос Зорин, - подавись, нечисть!
Enrico Maxwell: - Благослови Господь ...Тонкие пальцы помко скользят по душе, словено касаясь чужих сигарет хрупким осколком памяти или пламени. Губы так чутко не касаются губ, взгляды так томно молчат друг для друга. Ближе. Еще. До общего выдоха. Опасная, пьянящая близость столь разных двоих... Максвелл змеино улыбнулся собственным мыслям. Стоит отметить, что открыто и искренне католик умел только разве что скалиться, но уж точно не улыбаться (вероятно, сказывалось все же влияние великого ватиканского Макаренка), потому каждый изгиб губ первосвященника расценивался окружающими как ухмылка, усмешка, отображение грядущей насмешки, словом, как угодно - только не как улыбка. Практичный церковник использовал и этот свой минус в стратегических целях: тонкая, кинжально-едкая усмешка часто деморализовала противника, в частности пленного и вселяла трепет в души подчиненных. Чем не козырь? Итак, епископ улыбнулся и бодрым шагом прошествовал в сторону специально отведенного высокочтимому наблюдателю удобного стула - ну не стоять же, в самом деле, над душой! Тем паче что у бастарда нацистов, еретичного порождения греха и скверны души нет, не было и не будет. Максвелл коротко и, даже, пожалуй, одобрительно кивнул Юмиэ, мол приступай. Девушка, обладавшая спокойствием и выдержкой несоизмеримо меньшими, нежели ватиканский лис, не замедлила приступить к разъяснительно-воспитательным работам. тонкие, изящные, аристократичные пальцы молодого духовника неторопливо и размеренно перебирали четки розария, губы его шептали молитву. Пантомима, разыгранная церковниками, все больше напоминала фарс с уклоном в моралите: дескать вот так, бичуя плоть, мы молимся за душу. Какому Люциферу молился епископ - не нам судить, но коварно-алчный блеск в его глазах, спрятанный завесью ресниц, не позволил бы внимательному наблюдателю усомниться в ложном умиротворении главы 13 отдела.
Zorin Blitz: На дерзость немки с радостью отреагировала монахиня, схватив нечто, напоминающее хлыст, и хорошенько пройдясь этим самым предметом по наглому лицу Блитц. Боль не заставила себя ждать, хотя и не стала сильным потрясением. Зорин ощутила, как кровь приливает к месту удара, заставляя лицо полыхать. « Вот ведь сука…», - подумалось Блитц, но лишь на пару секунд, потому что свою изощренную пытку молодая девушка еще не закончила, а лишь взяла уголек и, произнеся, что-то не менее обидное, о чем умолчала сама фашистка, запихала тлеющий кусочек в нос немки. - Аааай... – Закричала женщина, когда даже ей, выносливому и стойкому солдату, стало невыносимо больно, - Ты что совсем больная? Зорин возмутилась, хотя было понятно, что зря. Фашистка металась на стуле, беснуясь и стараясь избавиться от чужеродного предмета, и ей это удалось. Маленький уголек упал рядом со стулом и, проскакав пару метров, оказался перед «белобрысым», как обозначила епископа про себя Блитц. Как ей сейчас было противно. Не больно, а противно. Окажись она на поле боя со своей верной подругой, женщина бы давно превратила этих чертовых католиков в фарш. Она уже представляла, как красиво будет смотреться монашка в луже крови, будучи мелко нашинкованной. От таких мыслей к женщине вновь вернулась былая бодрость. Её очень веселила данная ситуация. Зорин имела наглость, поднять глаза на Максвелла, вперившись в него фиолетово-огненным взглядом. - Я здесь не просто для пыток, да? Вы бы могли давно меня уничтожить…- Улыбка разошлась по её лицу странным светящимся оскалом.
Yumiko Takagi: Красный туман бешенства, застилавший девушке глаза, пропал, и она, тяжело дыша, словно после длительного заплыва, прислонилась спиной к стене возле кресла. Кровь тяжело стучала в висках, уши заложило от напряжения, вызванного резкими, порывистыми движениями после бездействия. Тут до слуха Юмиэ донесся, словно через пелену, низкий голос немки, вопрошающей епископа об истинных целях ее заключения. «А вот это уже и мне действительно интересно», - хмыкнула про себя девушка, - «зачем то же было устроено это шоу. Сомнительно, что епископ затевал все это исключительно ради поразвлечься. Тогда зачем?» Юмиэ прекрасно знала, что приказы не обсуждаются, идеальный солдат подчиняется указаниям беспрекословно, те, кто много знают, долго не живут, и еще множество подобных истин, и потому никогда не задавала вопросов. Вот и сейчас девушка смолчала. Все равно слишком долго морить Блиц неизвестностью епископ не станет, а, значит, и Такаги скоро станет все известно. Отлепившись от стены, Юмиэ шагнула вперед и, размахнувшись, хлестнула плетью фашистку по шее. С лица девушки не сходила злорадно-блаженная ухмылка, на лбу проступили капли пота. Хлестнув Блиц еще раз, Такаги отошла в сторонку, разглядывая результат своих стараний и поправляя сбившееся головное покрывало. Скоро девушка почувствует, что оно ей мешает, и тогда покрывало полетит в угол, сдернутое резким, порывистым движением. Но пока пусть все остается как есть.
Enrico Maxwell: Жизнь порой опасно предсказуема. Максвелл дочитал молитву и перевел спокойно-равнодушный, в целом-то не свойственный Лису, взгляд на Зорин. Едва уловимое пожатие плеч: - Ну почему нет? - Как показалось, с некоторой скукой в голосе. Серо-синяя насмешка в глазах: ватиканец был хозяином положения и мог позволить себе такой взгляд. Разумеется, фашистка была права, просто так для услады души едва ли бы ее пытали здесь, но...- О жестокости Инквизиции слагают легенды еще с конца 11 века, фройлян Блиц, равно как и об её садизме. Разве нет? - Католик был прав: упомянутая организация со славным прошлым испокон веков славилась своей неоправданной фанатичной жестокостью, любовью к насилию как к процессу, искусству, если вам будет так угодно. Палачи инквизиции были палачами по призванию, а не за звон монет, как, скажем, сии же работники от бюргерств. - Хочешь выкупить свою душу у меня, а не у Люцифера? - Неужто столь существенна разница, у которого из дьяволов - выкупать? Голос. Изменился голос, приобретая оттенки фанатичности, в бОльшей мере присущей разве только отцу Александру Андерсону. - У тебя есть шанс. Стремясь ко всемилостию, как завещал нам Господь, мы приняли решение оставить тебе жизнь, чтобы она была посвящена искуплению тех грязных грехов, кои ты успела совершить. Господь не дарует тебе прощения, но вечное забвение. Служа во имя Его, удостоившись чести идти в строю с лучшими солдатами Ватикана, ты смоешь своей кровью свои грехи. Очищая землю от скверны, тебе подобной, ты будешь прославлять имя Господа, и смерть твоя будет торжеством Его величия! - Вероятно, проповеди Максвелла были опасны именно честностью, незавуалированностью искренних намерений. Так или иначе, но Зорин Блиц предлагали работу - в присущей Энрико пафосной манере - но предлагали. Работу, откровенно и неприкрыто заканчивающуюся смертью. Но, чуть позже, чем сейчас.
Zorin Blitz: Получив еще один удар плетью, по-видимому, за дерзость, Блитц стиснула зубы, все еще продолжая улыбаться. Сейчас ей было уже плевать на присутствие монахини. Женщина, как завороженная, пыталась уловить каждое слово епископа, и на миг, когда она прикрыла глаза, ей даже почудилось лицо Майора. Очки, поблескивающие переливами света, и улыбка, от которой так и веет безумием. "Неужели этот чертяга может разглагольствовать не хуже нашего Крига. А может работать на этих инквизиторов не такая уж и плохая идея." Зорин чуть распрямилась, и вытянувшись, наконец, подняла голову. Её взгляд стал более серьезным, а губы сложились в тонкую линию. Она обдумывала свое удручающее положение, из которого был только один единственный выход. - Выкупить душу?! Звучит слишком обнадеживающе для бездушного фрика, как я, - Довольная собой произнесла немка, - а вот на счет "очищения земли от скверны" и "искупления грехов", вынуждена согласится. Славить Вашего Господа я, конечно, не обещаю, но и сгнить в этом подвале мне совсем не хочется. Женщина окинула взглядом темную, пыльную пыточную, затем взглянула на девушку, стоящую поодаль от стены, и вновь вернулась к епископу. "Похоже, что Зорин Блитц сегодня подписала контракт с дьяволом. Но почему, же тогда я уверена, что здесь будет очень весело
Yumiko Takagi: Слушая наглую немку, Юмиэ едва сдерживала гнев, рвущийся из души. Наглая нацистская тварь неприкрыто издевалась над епископом, разговаривая с ним свысока, будто бы это не она сейчас сидела, привязанная к креслу, полностью зависящая от волеизъявления Максвелла. Будто не шипела от злости Юмиэ, крепко сжимая рукоять катаны, готовая по одному щелчку пальцев епископа снести голову пленнице. Блитц словно делала одолжение искариотам, соглашаясь работать на них… Тут на Такаги внезапно накатила волна удушья – был ли всему виной сырой смрадный воздух подвала, или тугой воротник платья? Девушка поперхнулась и задохнулась от возмущения и гнева. Бурлящая в душе ярость затопила все уголки сознания Юмиэ, перехлестнула края и вылилась наружу, превращая ее в сгусток чистой ненависти, в дикого взбешенного зверя. В один момент куда-то исчезли разум, мысли; накрепко усвоенные представления о правилах поведения солдата, о долге, ответственности и субординации – все было забыто. И какое уже дело до того, что епископ рассчитывает на сотрудничество с фашисткой, которое может принести немаленькую пользу Ватикану? Разве осталось время, возможность и желание размышлять, анализировать, когда сгусток жидкого едкого пламени в груди уже вытек наружу, готовый сжечь, испепелить, уничтожить все попавшееся на пути? Уже сломаны последние рамки, сдерживающие прежде Юмиэ. Не осталось ничего человеческого. Зверь. Демон. …чувство странной необыкновенной легкости – наверное, потому, что более не тяготит сознание разум? И ярость. Последнее и единственное чувство, оставшееся в этом мире. Больше не существует ничего кроме черной всепоглощающей бешеной ярости, лютой ненависти. Резкое, порывистое движение вперед – прыжок. Руки вздымают катану, а перед глазами уже стоит видение тела ненавистной немки, перерубленного пополам, крови, брызневшей по сторонам и выражения удивления на навеки застывшей разрисованной роже. Рука медленно, слишком медленно уходит назад, чтобы как следует размахнуться. Еще доля секунду… еще немного… еще… Словно резкий удар пришелся по голове и груди девушки одновременно. Красивый замах ушел в никуда, рука дрогнула, и лезвие Шимабары, уже готовое перерезать шейные жилы Блитц, с глухим стуком встречается с краем спинки кресла, промахнувшись мимо цели сантиметров на двадцать. В глазах Юмиэ меркнет свет, и девушка, машинально шагнув вперед на внезапно ослабевших ногах, самым недостойным образом валится прямо к подножию кресла. Голова гудит словно колокол, в который ударили пудовой гирей, сердце бешено стучит, словно стараясь пробить грудную клетку насквозь, в ушах беспрестанно что-то шумит… Катана вывалилась из ослабевших пальцев Юмиэ, гулко лязгнув о каменный пол. «Инфаркт? Инсульт? Козни дьявола?» - мелькнула случайная мысль в сознании Юмиэ, никогда не разбиравшейся в названиях недугов. Рука дрогнула в последней судорожной попытке ухватиться за рукоять катаны, словно та могла посулить спасение, глаза закрылись, и девушка провалилась в забытье.
полная версия страницы